Виктор Мережко - Крот 3. Сага о криминале

Зазвонил телефон Кузьмичева. Грязнов хотел было покинуть салон, но Кузьмичев резко осадил его.

– Они посадили его на иглу! – кричала в трубку Нина Пантелеева. – У него ломка!

Кузьмичев поднес трубку к уху Грязнова, и тот, бледнея лицом, стал слушать крик и плач матери. Но главное – он услышал имя своего единственного, родного сына.

Грязнов открыл дверь своей квартиры, прошел сначала зачем-то на кухню, затем в гостиную и вдруг в спальне увидел разметавшегося на постели, крепко спящего Грэга.

В каком-то изумлении остановился перед ним.

Вышел из спальни, достал в кабинете из ящика стола пистолет, вернулся к сыну.

Оружие положил в карман пиджака, несколько раз толкнул спящего.

Тот не просыпался.

Отец толкнул сильнее. Грэг резко приподнялся, со сна испуганно вытаращился на отца. Попытался улыбнуться.

– Устал, сынок? – спокойно спросил Грязнов.

– Слегка. Разморило.

– Может, поговорим? Ты ведь не торопишься?

– Не тороплюсь. Пока не тороплюсь. – Грэг всматривался в лицо отца. – О чем поговорим, батько?

– Разве не о чем? Хотя бы о поездке.

– Все нормально. Были проблемы, теперь нормально.

– Какие проблемы?

– Мелочь. Главное, я дома. Вижу тебя… Если честно, я по тебе здорово соскучился.

– Говоришь, соскучился? – Петр Петрович помолчал, освобождаясь от спазма, перехватившего горло. Неожиданно спросил: – Зачем ты сделал это, сын?

Грэг вздрогнул.

– Что?

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Глаза парня стали расширяться, на лбу выступили мелкие капельки пота.

– У меня все нормально, батько.

– А у меня нет. У меня очень скверно на душе… Зачем ты пошел на преступление?

– Вранье.

– Я тоже так думал. Теперь вижу… по тебе вижу, что правда. Чего тебе не хватало?

– Не знаю.

– Я хочу, чтобы ты сказал мне правду… Я ведь тебе ни в чем не отказывал. Ни в деньгах, ни в вещах, ни в капризах. Ни в чем!

– Отказывал, отец.

– В чем?

– Во внимании. После смерти мамы я остался один.

– Это отговорка. В любой момент я был готов на встречу, на разговор, на помощь.

– Был готов, но не делал этого. Дела, встречи, бизнес, деньги – все что угодно, только не я. Откупался – да. Но деньги, отец, еще не все. Ты ведь даже не заметил, как я сел на иглу.

Грязнов тяжело помолчал, еле слышно произнес:

– Прости… – Снова помолчал, поднял на парня глаза. – Но зачем надо было похищать ребенка? Деньги? У тебя ведь не было проблем.

– Хотелось независимости.

– Вот ты ее и получил.

Помолчали. Грэг смахнул пот со лба.

– Меня будут судить?

– Вряд ли. Я постараюсь, чтобы этого не было.

– Поможешь мне?

– Конечно. Ты же мой сын, и я должен тебе помочь.

– Там, отец, есть один момент… Серьезный момент. Может, помнишь Кулиева? Он тебе всегда не нравился. Торговал наркотой. Помнишь?

– Может быть.

– Так вот он посадил мальчишку на иглу. Это очень серьезный момент… Пацан обречен. Я Кулиева застрелил за это.

– Все равно я тебя, Гриша, уведу от суда. Обещаю.

Сын долго и преданно смотрел отцу в глаза, затем вдруг обнял его голову, крепко прижал к себе, стал целовать.

– Спасибо, отец… Спасибо… Боже мой… Спасибо…

Грязнов аккуратно достал из кармана пистолет, так же аккуратно поднес его к затылку парня, нажал на спусковой крючок.

Раздался негромкий выстрел, напоминающий хлопушку. Грэг откинулся назад, удивленно уставился на отца.

– Батька…

Рухнул на подушку. Глаза, не мигая, смотрели в потолок. Подушка стала быстро окрашиваться в красный цвет.

Грязнов подошел к окну. Долго и бессмысленно смотрел на снующую под окнами толпу, поднес пистолет к виску и тоже нажал на спуск.

От хлопка испуганно взлетели голуби, сидевшие на подоконнике, покружили и опустились на прежнее место.

Петр Петрович лежал на полу спокойно и неподвижно.

Помещение, в котором собрались лидеры бритоголовых, было полуподвальным, но достаточно большим. Скинхедов здесь набилось под завязку. За столом президиума стояли Зуслов, Гамаюн и еще трое бритых наголо человека. На стене в черной рамке висел портрет покойного Грязнова.

В первом ряду стоявших и слушавших речь Зуслова находился и Леха.

– Мы потеряли не только верного и достойного друга! – говорил жестко и сухо Зуслов. – Мы потеряли истинного патриота своего Отечества! Мы потеряли русского человека в главной своей сути. Он ненавидел все, что бросало хотя бы малейшую тень на великую русскую нацию! Он любил Россию, он жил ею! Да, жизнь к нему была немилостивой! Своим горбом, преданностью он достиг серьезных вершин карьеры. Но именно за любовь к Отечеству оборотни и иноверцы лишили его заслуженного почета и уважения! Его столкнули, сбросили вниз, обвинив в национализме и шовинизме! Прекрасное обвинение! Достойное! Да, он был националистом и шовинистом, потому что любил Родину, народ, великую землю! И нам есть на кого равняться! Эти подонки не остановились! Они настигли патриота и убили его! Но мы будем мстить за преступление! И мы должны поклясться, что не забудем Петра Петровича Грязнова и что будем достойно нести его память, идеи, страсть и любовь к Родине! Вечная память тебе, друг и соратник! Мы с тобой!

Собравшиеся глухо и мощно проскандировали:

– Великая Россия! Великая Россия! Слава! Слава!

Потом скины двигались ночными улицами города. Передние несли зажженные факелы, а задние громили лотки, машины, киоски. В первых рядах бритоголовых шагали Леха и его товарищи.

Архипов легонько поддерживал под руку Марину, вел ее по тенистой и ухоженной аллее, рассказывал:

– …Сначала флот. Причем, думаю, там прошли лучшие годы моей жизни. Потом меня комиссовали по здоровью, но я уже не мог жить без дисциплины, без железного порядка. Без армии… И я подался на Кавказ.

– Убивали? – тихо спросила Марина.

– Война. А на войне невозможно не убивать.

– А сейчас?

– Сейчас? – Архипов усмехнулся. – Сейчас я здесь. В клинике… Фактически инвалид.

– В результате чего?

– В результате одной аферы… Вернее, глупости. Захотелось попробовать приключений.

Марина остановилась, участливо посмотрела на него:

– Бедный… Бедный мой. Мне вас жалко.

– Мне тоже себя бывает жалко. Но ничего, выкарабкаюсь… Если дадут, конечно, выкарабкаться.

– Что значит – дадут? – насторожилась девушка.

– Ну… – замялся тот. – Я имею в виду врачебное обслуживание. Все от него зависит.

– Да, – согласилась Марина. – Все зависит от врачей… – Снова посмотрела на Архипова, коснулась ладонью его лица. – Вы дивный… Вы совершенно дивный.

Он взял ее ладонь, поцеловал.

– Спасибо… Я счастлив с вами.

Леха сидел в загородном доме Кузьмичева, пил чай, отвечал на вопросы хозяина.

– Сколько примерно в организации человек? – спросил Сергей.

Парень пожал плечами:

– Сложно сказать. Они же разбросаны по всему городу. Их так сразу не соберешь.

– Тем не менее.

– Думаю, не меньше десяти-двадцати тысяч. И это только в Москве.

– Существует система оповещения?

– Конечно! Если, скажем, сегодня свистнут, что завтра надо собрать толпень, соберут за милую душу.

– Через кого это делается?

– Пока еще не вник. Но, думаю, есть связные, звеньевые и так далее.

– Кто главный?

– Ты ж его знаешь. Зуслов! Классный мужик!

– Чем классный?

– Во-первых, жесткий. А во-вторых, правильный.

– Правильный?

– А как по-другому сказать? Разве вам нравится, что в России хозяйничает кто угодно, только не русские? Вы посмотрите, кто на рынках, в магазинах, в банках. Русских – нет. Или черные, или азиаты, или эти… педерасты.

– Которые?

– Гомики, голубые! Все верха захватили. Покруче жидов будут!

Кузьмичев усмехнулся:

– Похоже, ты там хорошую подготовку проходишь!

– Андреич! – вскинулся Леха. – А разве нет?! Я ведь никогда об этом не задумывался. А пришел туда – сразу все ясно.

– Ты вот что, – остановил его Кузьмичев. – Я для чего тебя туда послал?

– Ну чтоб разобраться, что и как.

– Вот и разбирайся. А на лозунги не западай. Смотри, анализируй, вникай в суть. Все не так просто. Люди говорят одно, а делают совсем другое.

– Ты что, не патриот?

– Патриот, Леха. Патриот… Но патриот не тот, кто бьет другого только за то, что у него другой нос или глаза не те. Истинный патриот никого не бьет, никого не унижает. А делает все возможное, чтобы в его стране всем было хорошо. Понял?

Леха помолчал, пожевал баранку.

– Может быть… Подумаю.

По узкой деревенской улочке «ягуар» Шалвы пронесся с такой скоростью и лихостью, что едва не задавил козу, мирно пасшуюся посреди дороги.

Иномарка остановилась напротив двора слепой старухи. Шалва неторопливо и важно вышел из машины, махнул охраннику: